Давным-давно, в далёкой и необъятной стране, жила-была ведьма, которую звали Баба-Яга. Иногда она была очень мудрой, иногда очень лиходейской и всегда настолько отвратной, что при виде её мулы валились с копыт. Обитала она по большей части в своей избушке в лесной глуши. Время от времени эта ведьма ныряла в Подземье, так легко, словно земля обращалась в море, а море — в воздух: вниз, в Подлесное Царство.

Одним утром, когда ведьма прохлаждалась в Подземье, она на все корки честила свою избушку, которая всё крутилась и крутилась на курьих ножках, не останавливаясь. Баба-Яга, вышедшая, чтобы отыскать на завтрак какой-нибудь лакомый кусочек, не смогла войти домой. Её избушка стояла на курьих ножках, чтобы те, кто пройдёт мимо, дивились и страшились. Куда ни глянь, не было никого, кроме Бабы-Яги, раскипятившейся, словно котелок с похлёбкой, и всё-таки домик так и стоял на месте, в зеленоватом, словно подводном, свете Подземья, кружась и качаясь на огромных костлявых лапах, и озираясь вокруг, будто полоумная курица, следящая за облетающим вокруг неё жуком.

— Стой! — гневно вопила Баба-Яга. — Стой сейчас же! — Потом она постаралась сделать голос поумильнее и произнесла те слова, что следует сказать, если ты вдруг наткнёшься в лесу на её домик и окажешься достаточно отважным, отчаянным или дурным, чтобы пожелать войти: — Избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом. — Но избушка, как видно, растерявшись от окружающего её со всех сторон леса, всё кружилась и кружилась. Баба-Яга костерила её до хрипоты и махала передником, будто и вправду на курицу. — Ужо тебе, дурная изба! — ярилась она, потому что до сих пор ещё не завтракала и даже чаю не попила. А затем, будто только этого и не хватало, небесный свод на миг разверзся, и швырнул в неё чем-то большим и тёмным, промахнувшись всего на несколько дюймов.

Баба-Яга изумилась настолько, что у неё с носа отвалилось несколько бородавок. Моргая и нашаривая в переднике очки, она уставилась вниз, на то, что свалилось с небес.

У её ног лежал юноша. Чёрные волосы и ресницы; облачён в чёрный балахон, весь усеянный маленькими зеркальными осколками, звёздной пылью и кошачьей шерстью. Юноша выглядел мёртвым, но, на глазах у ведьмы, его бледное лицо немного порозовело. Он раскрыл глаза.

Юноша возопил благим матом, ибо от Бабы-Яги в её лучшей форме даже оконные стёкла трескались и выпадали из рам. Баба-Яга приподняла ногу и отвесила пинок огромной куриной лапе, которая собиралась на него наступить и он завопил опять. Затем паренёк вновь набрал в лёгкие воздуха. Он откатился и съёжился, с трепетом уставившись на ведьму.

Потом он хорошенько присмотрелся к избушке. — О, — выдохнул юноша, — так ты Баба-Яга. — Он ощупал себя: шею, берцовую кость. — Значит, я ещё живой?

— Ненадолго, — мрачно заметила Баба-Яга. — Ты меня едва не расплющил. — Тогда юноша замолчал, укутавшись в балахон и опасливо поглядывая на ведьму. «Если ты не съешь ужин, — стращали в мире наверху матери своих детей, — то тебя самого Баба-Яга съест». Он таких угроз не пугался и всегда скармливал горох собаке. И, смотри-ка, вот она — обещанная расплата за тысячи несъеденных горошин. Зелёные линзы очков Бабы-Яги блестели на него мушиными глазами. Он понурился.

— Ну, хорошо, — произнёс паренёк. — Если меня не убьёшь ты, так это сделает мой отец. Я только что разнёс вдребезги весь его дом.

У Бабы-Яги очки свалились с носа. Она ворчливо поинтересовалась: — Он, что, тоже кружился?

— Нет. Он просто стоял на месте, дом как дом, со всякой там посудой в буфете, проросшей картошкой в мусорном ведре, пушистыми пыльными комочками под кроватью, со всем, что обычно бывает в домах…

— Ха!

— А я просто… чуточку поэкспериментировал, добавил немножко волшебства в котёл. Баба-Яга, клянусь, я в точности делал, как сказано в Книге, только вот драконий корень у нас закончился, так что вместо него я бросил немножко корня мандрагоры... Я думал, это станет неплохой заменой, но… — Он вспомнил и вытаращил чёрные глаза. — Ни с того, ни с сего вверх потащило кирпичи, доски и меня, и вот я... вот я... А где я вообще?

— Подземье.

— Вот как? — беззвучно прошептал он. — Далеко же меня закинуло. Зачем, — растерянно добавил он позже: — твой домик так делает?

— Понятия не имею.

— Ладно, но разве это не мешает тебе войти в дверь?

— Да.

— Ладно, но зачем ты это допускаешь... Когда ты вот так скалишь зубы, это значит, ты злишься?

Баба-Яга заверещала, как целая сотня кипящих чайников. Голова юноши скрылась в балахоне. Избушка всё кружилась и кружилась.

Ведьма перевела дух. Ей стало немного полегче и теперь можно было уделить внимание спрятавшейся голове чародеева сына. Она ждала. В деревьях вздыхал ветерок, наполненный бледными оттенками и тихими голосами. Откуда-то до Бабы-Яги доносился запах роз, быть может, из мечтаний кого-то, задумавшегося о Подлесье. Из ворота чёрного балахона медленно, с черепашьей скоростью, показалась голова. Юноша снова побледнел от тревоги, но его глаза сверкали хорошо известным отчаянным блеском.

— Баба-Яга, ты должна мне помочь. А я помогу тебе.

Она фыркнула. — Чем это? Разнесёшь и мой дом?

— Нет. Умоляю. Ты своенравная и ужасная, но ведаешь многое. Ты можешь мне помочь. Тут, внизу, границы законов размыты и одно перетекает в другое. Сны становятся явью; а сказанное здесь слово воплощается в мире наверху. Если бы ты просто вернула всё назад, хотя бы на несколько минут, вернула в миг перед тем, как я потянулся за мандрагорой — перед тем, как я разрушил отцовский дом — если бы он просто снова стал целым и невредимым…

— Вздор, — резко оборвала его Баба-Яга. — Ты опять всё это разнёс бы.

— Да как же?

— Да и вдобавок, кем ты меня считаешь? У меня не выходит даже свою избушку остановить, чтобы она не крутилась, а ты требуешь, чтобы я прокрутила назад весь мир.

Он вздохнул. — Так что же мне делать? Баба-Яга, я люблю отца и очень жалею, что взорвал его дом. Неужели ничего нельзя сделать? Я ведь просто… Всё пропало. Все его волшебные книги, все его обожаемые бесценные кувшинчики и скляночки, зелья и эликсиры, драконий зуб, великаний ноготь, бивень нарвала... даже его пятисотлетний котел разлетелся вдребезги. Не говоря уж про посуду, кровати, его любимое кресло и котов — если я приземлился тут, то они, наверное, улетели прямиком в Китай. Баба-Яга, я знаю, что он меня любит, но на его месте я бы превратил меня в жабу на пару месяцев или что-то в этом духе... Может, мне просто сбежать и податься в матросы. Ну пожалуйста?

У Бабы-Яги на миг закружилась голова, как будто весь этот бубнёж так и носился вокруг неё. Она проворчала: — Что ты вообще способен сделать? Мне без надобности, чтобы мою печку и кухонные полотенца сдуло аж в Китай.

— Обещаю, обещаю... — паренёк поднялся на ноги и застыл, хлопая глазами на избушку, неустойчиво кружащуюся на курьих ножках посреди безмолвного, иссиня-чёрного леса. Зрелище было неслыханное, такое, о котором он мог бы рассказывать своим детям и внукам, если, конечно, удастся до них дожить. «Когда я был ещё юнцом, то умудрился вывалиться из мира, вниз и вниз, до самого Подземья, где повстречал великую ведьму Бабу-Ягу. Она нуждалась в помощи и лишь я был способен ей помочь...»

— Избушка, — окликнул он. — Избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом».

Избушка повернулась к нему передом, уселась, словно курица на яйцо, распахнула дверь и неподвижно замерла.

Баба Яга раскрыла и опять закрыла рот, раскрыла и опять закрыла, на миг уподобившись самой уродливой рыбе на свете. — Как ты... как ты...

Юноша пожал плечами. — В сказках это всегда срабатывало.

Баба Яга захлопнула рот. Она вновь напялила очки и одарила юношу, а потом и избушку ледяным, ослепительно-зелёным взором. Без единого слова она прошагала в свой домик и захлопнула дверь.

— Баба-Яга! — застонал юноша. — Умоляю!

Тут по лесу раскатился ужасающий грохот. Это было словно гром; это было словно землетрясение; это был голос, настолько громкий, что трава полегла и посерела, как от ветра. Юношу, в раздуваемом и рвущемся во все стороны сразу балахоне, как листок сдуло и прижало к стене избушки.

— Иоганн! — воззвал этот голос. — Иоганн!

Паренёк пискнул.

Ветер утих. Из-за двери, словно кукушка из часов, высунулась голова Бабы-Яги. — А ТЕПЕРЬ ЧТО?

Парень опять затрясся, его лицо побелело, как снег, от этого ужасающего зова. — Мой отец.

Баба-Яга из-под линз прищурилась Вверх. Она едко и решительно хмыкнула, и сняла очки. Потом сняла передник. Опять скрылась в избушке. Когда она показалась снова, то выехала в ступе и с помелом.

Глаза у юноши полезли на лоб. Избушка Бабы-Яги, медленно кружащаяся на курьих ножках в лесу, представляла собой поистине изумительное зрелище. Но от Бабы-Яги, мчащейся по воздуху в миске, где она обычно растирала чеснок, яростно подхлёстывая ту по бокам помелом, словно это была лошадь, у юного чародея голова так пошла кругом, что он даже не мог уразуметь — то ли это ступа сильно выросла, то ли Баба Яга внезапно уменьшилась.

— Лезь! — выкрикнула она, выставив рукоятку метлы над бортом. Он ухватился; ведьма затащила его наверх, стряхнула на дно миски и завопила на ступу: «Гиии-ха!»

Они понеслись, что есть мочи.

Путешествие было полно чудес. Ступа мчалась так быстро, что за ней в воздухе тянулись полосы, которые юноша сметал помелом прочь, словно облака. Всякий раз, разметая полосу, он замечал далеко внизу какое-то диво, будто ещё одну часть изукрашенного гобелена Подлесья. Он видел, как двенадцать белых лебедей опустились на скалу посреди мрачного моря и превратились в принцев. Он видел старика, стоящего на утёсе и беседующего с огромной камбалой, увенчанной короной. Он видел двоих заплутавших в лесу детей, голодно уставившихся на сладкий пряничный домик какой-то другой ведьмы. Он видел принцессу в высокой башне, которая расплетала волосы и свободно их распускала, так что они золотой рекой стекали вниз по стене, до самой земли, где её возлюбленный ухватился за них. Он видел огромный безмолвный дворец окружённый колючками, толстыми, как мужское запястье и острыми, как кинжалы, и увидел королевича, что неспешно подъезжал к этому дворцу. Он видел розовые сады и густые мрачные чащобы, где таились красные драконы. Он видел хрустальных колибри среди деревьев с жемчужной и серебряной листвой. Он видел тайные уединённые башни, высящиеся посреди чудных озёр или на вершинах горных пиков. Очарованный, он шептал, пока каждый взмах помела полнил его взор чудесами: — Здесь волшебства больше, чем во всех отцовских книгах... я могу остаться тут... наверное, я останусь тут... я останусь… — Он заметил маленький пруд, где плавала золотая, будто солнце, рыбка, что говорила один раз в сто лет. Она всплыла на поверхность, когда он пролетал мимо. Глаза рыбки сверкали голубым пламенем; её рот полнился изысканными пузырьками, будто бесценная сокровищница слов. Она выплыла на поверхность и подпрыгнула в воздух. Она промолвила…

— Иоганн!

Ступа закачалась в воздухе, словно лодка на волнах. Юноша вновь осел на пол. Баба-Яга сварливо ответила в небеса: — Перестань завывать, идёт он, идёт.

— Баба-Яга, — зашептал юный чародей. — Баба-Яга. — Всё ещё распластавшись на дне ступы, он ухватился за ведьмин подол. — Куда ты меня везёшь?

— Домой.

— Я же остановил… — прошептал он севшим голосом. — Я остановил твою избушку. Я тебе помог.

— И вправду, — отвечала ведьма. — И вправду, ты её остановил. Но я — Баба-Яга и никто не знает, что я сделаю через мгновенье.

Больше она не проронила ни слова. Юноша понурился, даже не глянув вниз, на Жар-птицу с красным клювом и алмазными глазами, что таскала золотые яблоки из царского сада. Он вздохнул. Потом вздохнул ещё раз. Затем через силу проговорил: — Что ж, ладно, думаю, я смогу выкинуть всё это из головы и несколько месяцев побыть жабой. Я этого вполне заслуживаю. Вдобавок, если сбежать, отец будет тосковать по мне. — Тогда юноша поднялся и простёр руки к туманно-синему небу этого мира внутри Мира. — Отец! Это я! Я иду назад. Я иду...

Баба-Яга проворно обернулась назад. Она ловко стукнула юного чародея помелом по голове. Его глаза закатились. Пока он шатался, ведьма ухватила его, подхватила и вышвырнула за борт ступы. Но вместо падения вниз, он падал вверх, вверх, в опалово переливающиеся небеса, пока Верх не стал Низом под ногами обитателей мира Наверху.

— Ну и скатертью дорога, — проворчала Баба-Яга. Но придержала ступу, чтобы послушать.

— Ой, — простонал юный чародей. — Моя голова.

— Иоганн! Ты жив!

— Едва-едва. Эта старая ведьма, Баба-Яга, треснула меня помелом по голове...

— Тссс, Ничего не говори. Отдыхай.

— Отец, это ты? И я правда тут?

— Да, да, сынок…

— Прости, что я разнёс твой дом.

— Дом-шмом, ты чуть себе голову не разнёс, дурной мальчишка, сколько раз я тебе говорил...

— Это всё корень мандрагоры.

— Знаю. Я ведь тебе всё твердил и твердил...

— Так это моя кровать? Дом всё-таки устоял? Отец, твой котёл, коты, картины на стене...

— Всё в порядке, кроме твоей головы.

— Но я не… А как же я… Отец, меня унесло прямиком в Подлесье… Я увидел, как избушка Бабы-Яги крутится и крутится на месте, и помог её остановить, и она прокатила меня в ступе с помелом... Я видел такие диковины, такое волшебство, такую чудесную страну… Когда-нибудь я отыщу путь назад...

— Хватит рассказывать. Спи.

— А потом она безо всякой причины стукнула меня, это после того, как я ей помог и отправила меня назад, сюда… Знаешь, что она носит зелёные очки?

— Она их не носит!

— Нет, носит.

— Тебе это приснилось.

— Мне приснилось? В самом деле, приснилось? Или мне сейчас снится, что этот дом цел и невредим, а ты не сердишься... Какой из этих снов истинный?

— От тебя у меня голова кругом идёт.

— У меня тоже.

Голоса затихли. Баба-Яга ухмыльнулась и три пролетавших мимо вороны свалились наземь без чувств. Она побарабанила помелом по ступе и отчалила обратно, к своей кухне.